— Чья телега?
— По отпечаткам копыт лошади, ширине колеи и характерным особенностям колес — телега цыганская. После нее по старому тракту проехал груженый ЗИЛ. К сожалению, зафиксировать рисунок протектора не удалось — тракт сплошь покрыт травой.
— Барса у пасеки применяли?
— Не взял Барс след.
— О пасечнике какие сведения?
— Со слов участкового, Репьев до приезда на жительство в Серебровку семь лет отбывал наказание по статье сто двадцать пятой, — вместо следователя ответил Голубев.
— Семь лет?.. Предельный срок по этой статье за пустяк не дают. Запроси-ка, Слава, подробную справку на Репьева в информационном центре УВД. И вот еще что… — Бирюков отыскал фотоснимок засохшего кровяного пятна на телеге. — Надо обзвонить все больницы и фельдшерские пункты в районе. Не обращался ли туда кто-либо с ножевым или огнестрельным ранением?
Голубев понятливо кивнул, а судмедэксперт лукаво усмехнулся:
— Вот, Славик, взял тебя новый начальник в оборот! Старается время не упустить.
Бирюков нахмурился:
— Опасаюсь, Боря, что мы его уже упустили. Лошадь обнаружена на разъезде Таежный, где в сутки останавливается больше десяти электричек, идущих в оба направления. Преступник мог воспользоваться любой из них. — Повернулся к прокурору: — Семен Трофимович, из цыган никто не исчез?
— Козаченко говорит, все на месте. Но мы ведь не знаем, сколько их было в действительности.
— А которые в колхозе работали?
— Те, что работали, все в наличии.
— О лошади что говорят?
— «Кто-то угнал»… Цыганки в то время в палатках находились, не видели, а из мальчишек слова не вытянешь… — Прокурор помолчал. — Подозрительным кажется поведение Розы. Мне она сказала, что спала в палатке, а другие цыганки говорят, будто Роза догнала табор на шоссе, когда цыгане «голосовали», останавливая попутные машины.
— Может, она просто отстала?
— Может быть, но что-то тут не то. Роза сильно запугана, без слез говорить не может…
После оперативного совещания у подполковника остались прокурор и Антон Бирюков. Все трое были невеселы. Посмотрев на Бирюкова, подполковник вздохнул:
— Видишь, Антон Игнатьевич, как приходится тебе вступать в новую должность. Будто нечистая сила подкинула это убийство! — И, словно стараясь приободрить нового начальника уголовного розыска, заговорил бодрее: — С жильем для тебя вопрос решен. Можешь прямо сейчас идти в горисполком. Возьмешь там ордер и ключ от квартиры. В новом доме…
Бирюков ладонью откинул свалившуюся на лоб волнистую прядь волос:
— Спасибо, Николай Сергеевич. Пожалуй, будет лучше, если я сейчас, не тратя времени, поеду в Серебровку. По-моему, ключик от преступления надо искать там.
— Считаешь, Голубев не справится?
— Мне легче, чем ему. В Серебровке ж мои земляки живут…
— Да! — словно вспомнил подполковник. — Ты ведь родом из Березовки, а от нее до Серебровки — сущий пустяк. Родителей попутно проведаешь. Давно у них был?
— В прошлом году.
— С отцом-то твоим, Игнатом Матвеевичем, я часто вижусь. Председательствует он в колхозе славно, на здоровье сильно не жалуется. Рассказывал, что даже дед Матвей и тот еще бодро себя чувствует. Сколько лет твоему деду?
— Как он сам говорит, давно уже со счета сбился.
— Геройский старик! — Подполковник обернулся к прокурору.
— Представляешь, в империалистическую войну всех четырех Георгиев заслужил, а за гражданскую — орден Красного Знамени имеет.
— Так ведь и Игнат Матвеевич с Отечественной вернулся полным кавалером «Славы»…
Бирюков встал. Подполковник живо спросил:
— Значит, едешь?
— Прежде переговорю с Козаченко и Розой.
— Возьми нашу машину.
— Не стоит, Николай Сергеевич, в Серебровку мне лучше на попутной добраться.
— Ну, как знаешь, — Гладышев протянул руку. — Желаю успеха.
Когда Бирюков вышел из кабинета, подполковник сказал прокурору:
— Мировой парень! В свое время я его через год после института в старшие оперативники выдвинул, и он ни одного дела не завалил.
— Голубев слабее? — спросил прокурор,
— Голубеву подсказывать надо. Вот с Бирюковым у него прекрасно получается: Бирюков — голова. Голубев — ноги.
Сутулясь на стуле, Козаченко исподлобья смотрел на Бирюкова и молчал. Боковой свет из окна делил угрюмое лицо и окладистую бороду цыгана на две симметричные половины. Затененная левая сторона казалась сизовато-черной. На ней выделялся лищь выпуклый злой глаз да под ухом золотилась круглая серьга величиною с металлический рубль. Поверх атласной желтой рубахи на цыгане была замшевая черная жилетка. Брюки из зеленого вельвета с напуском на хромовые сапоги. Плечи широкие, крепкие. Руки с крапинками въевшегося металла. По паспорту цыгану было за пятьдесят, но выглядел он моложе.
— Почему нам не разрешают уехать из райцентра? — наконец хрипло выдавил Козаченко. — Мы не совершили никакого преступления…
Бирюков облокотился на стол:
— Подозрение, Николай Николаевич, на ваших людей легло.
— Подозрение — не обвинение.
— Да вас ведь и не обвиняют. Но пока обстоятельства дела выясняются, придется вам побыть в райцентре.
— Больше десяти суток ждать не будем. Не предъявите за это время обвинение — уедем.
— Думаю, что за десять суток все выяснится, — сказал Бирюков. — Вам доводилось отбывать наказание?
— Нет. Я не нарушаю закон.
— Откуда же знаете уголовно-процессуальный кодекс?